Молодому портье никогда еще не приходилось сообщать таких ужасных вещей. Он проглотил слюну и с трудом выговорил слова, которые сейчас раздавят эту женщину.

— Звонили из больницы… По поводу вашего сына… Положение очень серьезное…

Лицо Лоррен застыло, гнев в глазах погас, его сменило непонимание, потом страх. Она вцепилась в косяк, чтобы не упасть.

— Нет, нет, только не мой сын, — прошептала она.

День первый

15

Сквозь сомкнутые веки Габриэль почувствовал дневной свет. Затем ощутил свое тело, окружившее невесомую душу. Осторожно попробовал пошевелить руками, и они ответили. Как же он был доволен: он в самом деле жив! Похоже, и двигательные функции не отказали.

— Очнулся! — произнес чей-то голос.

Он медленно открыл глаза. Яркость света ударила, ослепила. Вспышка погасла, появились очертания предметов. Он смог различить даже контуры лица. Возле его постели сидела женщина со светлыми волосами и с большими зелеными глазами.

«Клара?» — вспыхнуло в мозгу.

Габриэль сделал усилие, стараясь сосредоточить внимание, обострить зрение. Теперь он различил белый халат. С другой стороны к нему наклонилась другая женщина.

Ему понадобилось небольшое усилие, чтобы понять, о чем она его спрашивает, а потом шевельнуть головой, отвечая «да».

— Тебе больно? — спросила светловолосая.

Он стал думать. То, что он ощущает, — это боль? Нет, скорее напряжение, тяжесть в некоторых частях тела. И еще яростное жжение в плече, жжение, которое, похоже, спалило уже кожу до кости.

Зрение сделалось зорче, он внимательно вгляделся в женщину, задавшую вопрос.

«Нет, конечно, не Клара».

Он хотел заговорить, спросить, кто она такая, но слов не получилось, только вздох.

— Надо дать ему отдохнуть, мадам, — сказала медсестра и пригласила светловолосую за собой.

Габриэль остался один в боксе, вернулся в прошлое, и картины торопливо заполнили эфир его сознания. Сначала свадьба: лицо Клары, ее глаза, лицо, танцевальная площадка, недовольство матери, их спор. Потом авария на дороге: машина, шоссе, свет фар, вскрик Клары, кровь на ее лице. Но авария позади, Клара осталась в живых. Он видел сам, как врачи «Скорой» занимались ею. Проводник тоже сказал ему: она выживет. Проводник! Габриэль вздрогнул, вспомнив о странном незнакомце и разговоре с ним. В памяти отчетливо всплыло каждое слово.

«Глупость какая-то, — подумал он. — Бред, наваждение, только и всего».

Ему очень хотелось увидеть Клару. Где она? Наверняка в соседнем боксе.

Он попытался подняться, сделал рывок, но резкая боль остановила его. Габриэль пошевелил правой рукой — вроде бы в порядке. Убедившись, что рука двигается, он провел ладонью по груди и нащупал повязку.

Он повторил усилие, желая встать. Ноги его послушались, уперлись, помогли. Ему удалось сесть на кровати, но сильно закружилась голова, и он на секунду замер. Потом, спустив с кровати ноги, с трудом, но встал, сделал один шаг, потом второй. Заметил на стене зеркало, подошел к нему, заранее прищурившись, чтобы лучше видеть.

Взглянул на отражение и в ужасе вскрикнул.

Лоррен и Дени вошли в приемный покой больницы.

— Мы родители Габриэля Сансье, — представился Дени, сам не свой от тревоги.

Дежурная медсестра не могла не заметить, в каком они состоянии. Да, им предстоит нелегкая встреча. Она ласково им улыбнулась и заглянула в список.

— Его привезли сегодня ночью, — прибавил Дени.

Лоррен смотрела на сестру из-за плеча мужа, вглядывалась в ее лицо, словно та должна была дать окончательный ответ на мучивший ее вопрос.

— Да, привезли. Я сообщу профессору Атали, что вы приехали, — сказала медсестра нарочито непринужденным тоном.

— Где мой сын? — спросила Лоррен глухим, разбитым голосом.

— Не могу вам пока сказать, мадам. Подождите минутку. Профессор сейчас вам все скажет.

По тону сестры Дени и Лоррен догадались, что она чего-то недоговаривает. Но не отважились настаивать, оттягивая миг пугающей истины. До тех пор, пока слово не произнесено, факта не существует.

— Я провожу. Профессор вас ждет.

Чета Сансье прошла мимо светловолосой женщины, сидевшей в коридоре, и не обратила на нее внимания. Они не заметили, с каким сочувствием она взглянула на них. С сочувствием и чувством неловкости.

Дженна — это была она — обняла себя руками, пытаясь унять колотившую ее дрожь.

Габриэль вглядывался в отражение своего убийцы.

Нет, это отражение не было ночным бредом или помрачением ума после катастрофы. Он вернулся к жизни, но в другом теле! В теле своего убийцы. Предупреждение проводника теперь звучало особенно язвительно. «Не благодари. Ты не знаешь, что тебе предстоит преодолеть».

Теперь он мог себе это представить. Он остался в мире живых на одну-единственную неделю в теле лихача, который лишил его жизни. Такова реальность. Невероятная. Жуткая. Жестокая.

Сам он уже был, конечно, мертв. Клара, его родители, друзья, наверное, его оплакивают. И он ничего не может им сказать, утешить, поддержать…

Подавленный, обескураженный Габриэль уселся на кровать и повторил про себя то, что ему открылось, стараясь осознать то, что стало для него реальностью, как-то приспособиться к этому. Он смотрел на совершенно неизвестное ему тело и чувствовал к нему отвращение. Тело, ставшее тюрьмой. И вместе с тем это его орудие, единственная связь с жизнью, которую он так хотел изменить.

Он должен прожить с этой тайной до своего… Воскрешения. А потом? Потом он уйдет окончательно.

Смерть его больше не пугала. А раньше? Раньше он боялся смерти?

Чего он действительно боялся, так это смерти близких. Она представлялась ему утратой, невозвратимой потерей. О своей смерти он не думал по беспечности молодости. Кипение сил мешало ему представить ее себе. Он жил в настоящем, предвкушая блестящее будущее, которое его ожидало. А теперь его ждала только смерть. Ждала через несколько дней. Она пришла к нему в человеческом облике, согласилась исполнить его просьбу, заключила с ним договор.

Габриэль вдруг почувствовал опустошенность, одиночество, пустоту.

И тогда возникло лицо Клары. Вот о ком он должен думать. Только ради нее он сюда вернулся.

Клара, конечно, в отчаянии.

Может быть, мысль о том, чтобы последовать за ним, уже зародилась в ней.

А почему он, собственно, решил бороться с ее решением? Разве не завидная судьба соединиться в послесмертии? Завидная? А что он, собственно, знает о послесмертии? И о душах влюбленных в нем?

Строчки песни Пиаф поплыли в памяти.

Слова песни вызвали у него раздражение. Подлая ложь! Бог или не Бог, но их с Кларой разлучили, а они любили друг друга!

А почему он так хочет, чтобы Клара осталась в живых? Потому, что ничего не знает о послесмертии? Или потому, что жизнь представлялась ему богатством, несмотря на испытания и трудности, которыми она чревата, которые ее омрачают?

Да какая разница? Просто он хотел, чтобы Клара жила, и должен был помочь ей смириться с реальностью и отказаться от самоубийства.

И если даже смерть пошла на уступки, значит, он был прав!

Или с ним играют, как кошка с мышкой, и он не сможет сделать то, что задумал? Разве может спасти Клару убийца их любви? Так кто же посмел так издеваться над ним и его любовью?

Только что Габриэль был полон смирения, а теперь его душил неистовый гнев — на лихача, который столкнулся с ними на дороге, на ангела смерти, который так над ним посмеялся: превратил свой дар в абсурд и дал такой короткий срок.